ПАШКА

— Дай! – мой отпрыск требовательно протягивает руку к игрушечной машинке, зажатой в руке у Пашки.
— Арсений! – пытаюсь я урезонить своего круглощекого сына. – У тебя вон в песочнице три своих машинки лежат! Оставь ты Пашу в покое!
Удивительные все-таки существа – дети, в частности, двухлетние. Устройство их психики наглухо отсекает всю коммерческую ценность собственных сверкающих радиоуправляемых игрушек, и возносит в ранг труднодосягаемой мечты самую простую пластмассовую штамповку, но находящуюся в руках у другого ребенка.
— На, держи, — Пашка, улыбаясь, протягивает свою машинку Арсению.
Мой боровичок радостно хватает её, и, сосредоточенно сопя, начинает возить по скамейке. Эх, ну вот, двадцать минут осталось до трагедии вселенского масштаба – когда мы будем собираться домой, и машинку нужно будет вернуть законному владельцу.
— Арсюшка, давай отдадим Паше машинку? – секундная стрелка часов бодренько завершала двадцатый круг. Сын насупился.
— Тетя Настя, да не надо, пусть забирает! – машет руками Пашка.
— Паша, да у него своих игрушек полно! Слушай, а давай ты себе возьмешь ту, которая тебе нравится, из песочницы?
— Да неееет, не надо! – смеется Пашка.

Тоже удивительный человечек. Шесть или семь лет от роду – и демонстрирует поистине взрослое, добродушно-снисходительное отношение к дитю младшему-неразумному. Хотя я вообще редко видела какие-нибудь игрушки у Пашки. Да и та, с которой он пришел сегодня на детскую площадку во дворе нашего дома – вряд ли подарена родителями. Неблагополучная семья у Пашки, ох, неблагополучная. Весной, полгода назад, переехали они в однушку в нашем подъезде. Отец работает на каком-то заводе, и пьет по-черному. Мать не выходит из запоя, сидя дома. Утром отец на пошатывающихся ногах уходит на работу – и к матери начинают шнырять пропахшие прокисшим перегаром неопрятные типы, а Пашку мать выгоняет на улицу. Вечером неизменно захмелевший отец возвращается домой, и вряд ли какой-нибудь вечер проходит без того, чтобы из их квартиры не доносились ругань, крики, звон бьющейся посуды, и глухие удары.
Жалко мне мальчишку, черт побери, очень жалко. Сложно даже представить, что приходится ему переносить. И при этом – спокойный, добрый нрав, честная, открытая улыбка, никогда не жадничает, и всегда готов помочь, если его о чем-нибудь просят. Дети в Пашке души не чают. Когда мы, подуставшие от двух-трехлетнего безвылазного сидения дома мамы, выходим на прогулку – наши чада, завидя Пашку – сломя голову бегут к нему. А тот с удовольствием с ними возится, бегает, придумывает игры. Хотя, казалось бы, ну какому «взрослому» шестилетнему парню интересно возиться с такой мелюзгой? Удивительный человечек.
— Пошли домой, Арсений!

***

Не могу уснуть. Сегодня муж взял на себя заботы о ребенке, а меня отправил в гости к подруге — «Сходи, Солнце, к Ритке в гости, она уже несколько месяцев тебя зазывает. Совсем из дома не выходишь, замучилась. Иди, иди, справлюсь я, будто не знаешь…».
От Ритки я возвращалась в одиннадцатом часу. Припарковала машину, и пошла к подъезду со стороны дома, выходящей во двор. Открывая дверь домофона, услышала негромкий голос:
— Здравствуйте, тетя Настя.
— Ой! – я посмотрела в темноту, и разглядела недалеко от подъезда Пашку, который сидел на корточках у распластавшегося тела. – Пашка, что случилось?!
— Папа вот… выпил… много…
— Ты маме сказал?!
— Сказал… Она сказала «ну и пусть там лежит». А мне его жалко. Замерзнет же…
— Да ты сам сейчас замерзнешь! Ну-ка, что это такое у тебя?? – Я повернула лицо Пашки к фонарю. Из носа у него струилась кровь. От глаз – по щекам вниз – блестящие дорожки слёз.
— Это… я упал…
Я мысленно выругалась – упал, конечно же.
— Сейчас, Пашка… – поковырявшись в сумочке, я вытащила мобильник, и набрала номер мужа. — Алло, Кирилл? Арсений спит? Хорошо, спустись, пожалуйста, вниз… Сам увидишь…
Бесчувственное тело Кирилл отволок домой. Мать Пашки вместо благодарности только процедила: «И на хрен притащил этого придурка? Глаза б мои его не видели!». И хлопнула дверью.
Не могу уснуть, все думаю.
— Кир, ты спишь? – шепчу.
— Нет.
— И я…

***

Я поставила перед сыном тарелку с едой, вручила ложку, и выглянула в окно. Сгущались сумерки, всех детей давно растащили по домам — отмывать, отогревать, и кормить после прогулки. Только на скамейке детской площадки одиноко сидела маленькая фигурка. Пашка. В тонюсенькой потрепанной курточке, скукожившись от холода. Сердце сжалось — вот же сволочь, алкоголичка, мать Пашкина, мать её растак.
— Арсюха! Мама сейчас придёт! – стала натягивать я на себя пальто.
— Плидёт?
— Да, ты кушай пока, — я включила сыну канал с мультфильмами и выскочила в подъезд.
Спустившись, я подошла к Пашке. Несчастный ребёнок сидел и жевал кусок сухой булки.
— Паш, ты чего сидишь, холодно же?
— Да нет, мне не холодно, хочу еще погулять.
— Паш… мама домой не пускает?
Опустил голову, молчит.
— Слушай, вставай-ка, пойдем ко мне.
— Нет, мне нельзя, мама ругаться будет.
— Пойдем, я скажу, что это я тебя очень попросила.
— Ну…
— Пойдем, пойдем!
Притащив Пашку домой, я посадила его на кухне на табуретку, и поставила перед ним дымящуюся тарелку с вареной картошкой и котлетами:
— Ну-ка, давай, поешь хорошенько!
Как не старался ребенок не показывать, насколько он голоден, и есть не торопясь — тарелка опустела за минуту.
— Так, пока не съешь добавку – из-за стола не выйдешь, – я поставила перед мальчиком вторую порцию.
В дверь раздался требовательный звонок. Я подошла к двери:
— Кто там?
— Открывай! Это отец Павла!
Я отворила замок, и открыла дверь. В квартиру тут же ввалился небритый, неопрятный мужик небольшого роста; в коридоре жахнуло запахом устойчивого перегара и дешевых сигарет.
— Хозяйка, мне тут сказали, что ты Павла к себе повела? – тут его мутный взгляд достиг кухни, которая просматривалась из коридора. Пашка сидел, отложив в сторону вилку, и вжав голову в плечи.– Ага, бля!! – мужик прямо в ботинках протопал на кухню:
— Ты что, сучёныш, совсем охуел, бля?! На хуя ты сюда приперся, спрашивается?!
— Мужчина! — вмешалась я. – Во-первых, не надо выражаться матом при детях! Во-вторых — извините, это я попросила Пашу прийти помочь мне, поиграть с сыном. Не знаю как Вас зовут…
— Зовут коров, бля. А у меня имя есть. Матом им, бля, не разговаривайте. Ты своего, бля, воспитывай, а со своим без твоих соплей разберемся! Ты че сидишь, выродок?! – заорал он на Пашку, и размахнувшись ударил Пашку по голове. Удар был такой силы, что голова мальчишки, мотнувшись, треснулась о край стола – затем ребенок упал с табуретки; рядом, разбившись, упала тарелка с нетронутой едой. Пашка схватился за голову, и тихо-тихо заплакал.
— Прекратите немедленно!!! – я с криком вцепилась в руку этого морального урода.
— Уберись, бля! – мужик с силой оттолкнул меня.
В этот момент хлопнула входная дверь. Я обернулась, и увидела Кирилла. В его спокойном, побелевшем лице я увидела столько с трудом сдерживаемого гнева, что у меня от страха стиснуло мурашками затылок, а сердце ухнуло куда-то в желудок. Кирилл двинулся на кухню.
— Нет, нет, Кирочка, не надо, умоляю тебя, пожалуйста, не надо!!! – я повисла на муже, пытаясь остановить его.
— Подожди, пожалуйста, — бесцветным голосом сказал Кирилл, приподняв как пушинку, оставил меня в сторонку, и пошел к Пашкиному отцу.
— Э, э… мужик, ты чего это, я это, ты… — попятился подонок.
Схватив мужика за шкирку, Кирилл буквально вынес хрипящее проклятья тело в коридор, открыл входную дверь, и с силой вышвырнул наружу. Затем вышел вслед, захлопнув за собой дверь. Через пять минут вернулся, и, тяжело дыша, сел за стол, и выдохнул:
— С-сволочь какая. Насть, налей водки, пожалуйста.
Водка у нас была, с прошлого праздника. Я мигом принесла из бара водку, и налила Киру пол стакана. Муж трясущейся рукой взял стакан, и залпом выпил. Я с ужасом уставилась на его руку: костяшки были сбиты в кровь.
— Кир, ты…
Муж проследил за моим взглядом
— Да нет. Это я об стенку, от злости. Не стал я его бить – побоялся, что убью.
— Слушай, а с Пашкой что делать? Ну как его туда отпускать?
— Не знаю я, Настюш, не знаю. Самому так тяжело на душе.
Пашку через два часа пришёл забирать наш участковый. Участковый выслушал нас, пробубнил что-то о законных родителях, о том, что всяко лучше так, чем в детдоме, допил оставшуюся водку, и ушел, прихватив с собой понурого мальчонку.
Я плакала до самого утра.

***

Через несколько недель после событий, которые развернулись на нашей кухне, наше семейство возвращалось после поездки на дачу к друзьям. Подъезжая к дому, мы увидели, что около дома стоит скорая помощь, полиция, и толпятся соседи.
— Кир, что тут произошло? — спросила я у мужа.
— Ну, ты, как всегда, видишь во мне всевидящего Будду, — проворчал муж. – Думаешь, я перед отъездом бомбу заложил, и достоверно знаю, что тут произошло?
Выйдя из машины, я подошла к подъезду:
— Баба Катя, что тут случилось?!
Меня тут же опоясал кружок всезнающих словоохотливых старушек, представляющих информационный портал нашего дома, и наперебой загомонил:
— У Петровых-то, ой беда- беда-аа…
— Мужик-то ейный совсем с ума рухнул!
— Да Клавка-то тоже хороша, шалашовка такая, ох, нельзя о покойниках плохое говорить!
— Это которые Пашкины?! Родители?! – похолодела я.
Бабульки загомонили еще бойчее:
— Петька-то домой пришел, пьяный вусмерть! А Клавка хахаля своего вытурить не успела.
— Топором он ее, господи-иии…
— И хахаля ейного убить хотел, убивец! Да тот нож схватил, и Петьку самого ткнул. Скорая приехала – он уж померши!
— А с Пашкой-то что?! С сыном их? – перебила я.
— Да увезли Пашку. В детский дом его теперь, бедняжку. Родственников-то у них нету никаких. Ох ты ж, прости Господи…

Вечером, после ужина, я подсела на краешек кресла, на котором сидел Кирилл.
— Кир… Я хочу поговорить с тобой. Про Пашку.
Кирилл накрыл своей большой ладонью мою руку:
— Не надо ничего говорить. Я думаю о том же, о чем и ты…

***

Я не буду рассказывать о том, как мы это сделали. Это долгая и нудная история. Важно то, что мы это сделали. Мы штурмовали чиновничьи бастионы, мы ругались, мы просили, мы носили взятки, мы сталкивались с добрыми и отзывчивыми, и с бессердечными, надменными людьми. Но мы это сделали.
31 декабря (специально мы не подгадывали, так получилось), я носилась по квартире, пытаясь одновременно вытереть пыль, развлечь Арсюшку, и приготовить очередное блюдо. Сын стоял у елки, пытаясь дотянуться до очередной игрушки, с целью навсегда прервать её существование в нашей реальности. Хорошо, Дед Мороз еще не успел выложить под ёлку подарки – а подарков в этом году у нас будет гораздо больше.
— Арсений! – я погремела коробкой с «Лего» — пожалуй, единственное, что могло его отвлечь. – Идём ко мне.
— Сын бросил свое занятие и радостно затопал ко мне. Я подхватила его на руки.
— А ты знаешь ли, мой несусветный Колобок, что скоро придет твой брат? Пашка?
— Блат? Паська?
— Точно, — засмеялась я, и повалив сына на диван, пощекотала ему пятки. Сын радостно залился звонким смехом, и задрыгал ножками.
В дверь позвонили.
— А вот и папа с Пашей, — мы с Арсюхой наперегонки побежали открывать.
В открытую дверь вкатились два снежных кома – большой и маленький.
— Эй! А снаружи не отряхнуться было? – в шутку возмутилась я.
— А здесь интересней! – заявил Кирилл, и я получила освежающую порцию снега.
— А-ай! Ки-ир!
— Настюш, ты как размеры выбирала? – муж, смеясь, показал на смущенно улыбающегося Пашку. – Я всю дорогу хохотал!
И впрямь, пуховик я купила, кажется, на четыре размера больше.
— Да ну вас! Другой купим! Ну-ка, давайте, раздевайтесь, и двигайте в гостиную, я уже все накрыла.
— А пироги с медвежатиной сделала, как я просил?
— Пироги с медвежатиной какой-нибудь другой жене изволь заказывать. Вот она из тебя их и сделает!
Все рассмеялись. Даже Арсюшка вторил.
Я присела перед Пашкой, притянула его к себе, и обняла. Маленькие ручки обвили мою шею, и мальчишка уткнулся мне в плечо. Я погладила его по голове, и прижала к себе еще крепче. Он не видел, как по моей щеке медленно проползла слеза. Слеза облегчения, радости, и новых надежд.
— Теперь это твой дом, Паш…
— Так! Ну хватит тут уже обниматься! – загудел сзади муж, и, негодяй такой, бабахнул хлопушкой.
— Ай! – подскочила я. – Ки-иир!!!
— Ха-ха-ха! Идем уже есть твои кулинарные шедевры!
— А я на тебя не рассчитывала!
— Ничего, я у Арсения выменяю его порцию на бутылку шампанского.
— Я тебе выменяю!

Этот новый год мы встретим пополненной семьей. И много-много других новых годов.
Возвращайся в детство, Пашка.
Вставай за нашими спинами, сын.
Мы прикроем.

Masyasik